Эти новгородские сказки только возвращаются к нам из Парижа. Они покинули Россию вместе с нашими соотечественниками в начале XX века и бережно хранились ими, как кусочек родины. Доброй, любящей, веселой.

Вряд ли вы найдете нечто подобное в наших библиотеках. Мы выросли без них...

"Вам сейчас так не хватает смеха, здорового смеха, и пусть сказки вернутся домой, нам уж не придется", — сказала Ирина Сергеевна Мамонтова-Серова, сохранившая сказки и передавшая их на родину.

Сегодня для наших маленьких читателей и их родителей мы публикуем две удивительные сказки. Но не спешите исправлять орфографию, собиратели сказок сохранили диалект и особенности произношения Северной Руси. Здоровый юмор, соединенный с удивительной образностью и красотою русской речи, делают каждую из них маленькой жемчужиной. А «слышаны» сказки от крестьянки Тихвинского уезда Новгородской губернии Мавры Осиповны Доничевой..

Горшок

Вот ты говоришь, у нас народ леной… А послухай-ко, што в нашей стороны деетца. Этаких леных-то поискать да и поискать... Так и норовят дило-то на чужи плечи столконуть — самому бы только не дилать. Вот этаки-то муж с женой и жили у нас в деревне. Уж таки лены, таки лены были изо всей округи. И дверь-то в избу николи на крюк не закладывали... «Да притка ево возьми!.. Утром-то вставай, да руку и протягивай, да упять ево скида-вай... Да и так живе!»

Вот этака-то баба и свари каши... А уж и каша задалась! Румяна да рассыпчата, крупина от крупины так и отвалилася. Выняла этта баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила, съили кашу облизаючись. Глядь, а в горшке-то этак сбочку да на донышке и приварись каша-то, мыть горшок-то надобно. Вот баба и говорит мужику:

— Ну, мужик, я свое дило сдилала — кашу сварила, а горшок теби мыть!

— Да полно-ко! Мужиково ли дило горшки-то мыть?! и сама вымоешь!

—А и не подумаю!

—А и я не стану...

— А не станешь — дак и так стоит!..— Сказала баба, сов горшок-то на шесток, а сама на лавку... Стоит горшок не мытой...

— Баба, а баба! а вить горшок-то не мытой стоит...

— А чья череда — тот и мой, а я не стану...

Достоял горшок до ночи... Ладит мужик спать ложитца, лезет на печь-то, а горшок все тутотка.

— Баба, а баба! надобно горшок-то вымыть!

Взвилась баба вихорем:

— Сказано — твое дило — ты и мой!..

— Ну, вот што, баба! уговор дороже денег — кто завтра первой встанет, да перва слово скажет — тому и горшок мыть!..

— Ладно, лезь на печь-ту, там видно буде!..

Улеглися. Мужик-то на печи, баба на лавки. Прошла темна ноченька... Утром-то никто и не встае!.. Ни тот, ни друга и не шелохнутца — не хотя горшка-то мыть. Бабы-то надоть коровушку поить, доить да в стадо гнать, а ена с лавки-то и не крятатца... Этта соседки коровушек-то прогнали...

— Господи помилуй! што это Маланьи-то не видать... Уж все ли по здорову?!

— Да, быват, позапозднилась... обратной пойдем — не встретим ли...

И обратно идут — нет Маланьи...

— Да нет уж!.. видно, што приключилося!

Ближняя-то суседка и сунься в избу... Хвать! и дверь не заложена... Не ладно штой-то!.. Вошла, перехрестилась.

— Маланья, матушка!..

Ан, Баба-то лежит на лавке... во все глаза глядит, сама не шелохнетца...

— Пошто коровушку-то не прогоняла? Ай понездоровилось?

Молчит баба...

— Да штой-то с тобой приключивши-то? Почто молчишь-то?!

Молчит баба, што зарезана...

— Господи помилуй?! Да где у тя мужик-то?! Василий... а Василий!..

Глянула на печь-то — а Василий тамотко лежит... глазы открыты, а не ворохнетца...

— Што у тя с женкой-то?! Ай попритчилось?..

Молчит мужик, што воды в рот набрал... А эфто, вишь ты, никому горшка мыть не охота, не хотя перво словечушко молвить...

Всполошилась суседка.

— Оборони, Господь, не напущено ли!.. Пойтить сказать бабам-то...

Побежала по деревни-то.

— Ой, бабоньки! не ладно вить у Маланьи-то с Василием... Пойди-тко, погляди — лежат пластом одна на лавки, другой на печи... Глазыньками глядят, а словечушка не молвят... Уж не порча ли напущена?!

Прибежали бабы, почитай все собралися. Лоскочут коло Маланьи да Василия.

— Матушки! да што это с вам подеялось-то?.. Маланьюшка!.. Васильюшко!.. Васильюшко... Маланьюшка... Да пошто молчите-то?! Што приключивши-то?!

Молчат... молчат обое, што убитые.

— Да беги-тко, бабы, за попом! Отчитывать надобно... Дило-то оно совсим неладно выходит.

Сбигали. Пришел батюшко-то.

— Што тако, православные?..

— Да, вот, батюшко, штой-то попритчивши. Лежат обое — не шелохнутца... Глазыньки открыты, а словечушка не молвят... Уж не попорчено ли? Не отчитывать ли?

Батюшко бороду расправил, да к печки:

— Василий! раб Божий! Што приключивши-то?..

Молчит мужик... Поп-то к лавки.

— Раба Божия! Што с мужем-то?..

Молчит баба...

— Да уж не отходну ли читать? Не за гробом ли спосылать?

Молчат, што убитые...

Бабы-то этта полоскотали, полоскотали, да и вон из избы-то. Дило-то оно не стоит... кому печка топить, кому ребят кормить... у ко-во цыплятка, у ково поросятка... А батюшко-то:

— Не-е, православные, уж этак-то оставить их боязно... Уж посидите кто-нибудь.

Той нековда, другой нековда, энтой времячка нет...

— Да вот,— говорят,— бабка-то Степа-нида пущай и посидит... Не ребята и плачут... Одная и живе...

А эта-ка бабка Степанида рученкой подперлась, поклонилась.

— Да не-е, уж, батюшко... нонече даром-то никто работать не стане. А положь жалованье, так посижу...

— Да како же те жалованье-то положить? — спрашивает батюшка. Да повел этак глазам-то по избе... А у двери-то и висит на стенки рва-а-ная Маланьина кацавейка. Вата клоками болтаетца.

— Да вот,— говорит батюшко,— возьми кацавейку- то. Плоха, плоха — а все годитца хоть ноги прикрыть...

Только этта, жаланныи вы мои, батюшко-то проговорил, а баба-то, што ошпарена, скок с лавки-то. Середь избы встала, руки в боки.

— Да эфто што же такое,— говорит,— мое-то добро... да не помираю ешшо. Сама поношу, да из теплыих-то рученок кому хочу, тому и отдам.

Ошалели все... А мужик-то этак тихонько ноги-то с печи спустил, склонился, да и говорит:

— Ну вот, баба, ты перво слово молвила, теби-ка и горшок мыть.

Так батюшко-то плюнул, да и вон пошел...

Так вот, матушки вы мои, какой народ на билом свиту бывает...

    А нигде, как у нас под Устюжной...

Жена-доказчица

У нас в Новгородчины дило-то было… Жили в стары годы муж с женой. Мужик-то тихой... смиренной... што теленок. А уж баба!! Этаких-то баб и на белом свету раз-два да и обчелси. Така трескотуха, така лоскотуха... не приведи Господи! Кажино-то слово в роту захватит, да своих десяток прибавит — и пошло... и пошло... Всих-то перебаломутит, баб-то всих волосьем промеж себя перевяжет! А сама все суха из воды выскочит. Этако зелье... Этако зелье... И не ухватишь ты ею никак. Што вьюн промеж пальцов уйдет. Ена в стороны, а мужику досталось!! Отдувалси сердешный своим бокам за этаку женку. И оглоблей били, и кулакам спину разглаживали. У другово давно бы эфта баба без косы гуляла, а ен рукой махне, да за работушку тово дюжей...

Вот однова и пойди энтот мужик в лис за дровам. Выглядил этта три березоньки, да за топор... Тольки размахнулси и провались ево права ноженька по колино в землю. Што тако?! Выпростался мужик. Глядит — дыра этака кругловата, глубоконька... Лег этта на брюхо, руку- то сунул, а там как котелок... Да никак клад в руки даетца?! Стал мужик рыть и вырыл энтот самый котелок. А котелок-то — с краям вровень — все рублевики да лобанчики...

Дило-то оно — подай, Господи, кажному... Одно неладно — баба!! С этаким-то котелком век живи — не охнешь — тольки б воевода не узнал... Да с этакой бабой рази утаишь?! Да той же ж минуточкой по всей волости и разнесе... А уж как до воеводы дошло — все и ушло. В казну, вишь ты, клады-то представлять было надобно — исполу. А како там исполу!! Почитай все у воеводы и останетца, в казну-то там што... што, ну, а уж теби-ка какой рубь перепал — и ланно... Дило брат, тако...

Вот этта мужик и задумался, как от женки клад утаить, штоб воевода-то не дозналси... Думал-думал, да и удумал. Взял это маленько рублевиков, котелок в дыру, землю заровнял да на базар... А сторона-то у нас рыбная, озерная... Навезут этта на базар-то и окунев, и плотвы, и щук, и лещов живых — так и трепыхаются... Накупил мужик рыбы энтой да по дороги в лис-то и пороспихал в овсы — будто ена из реки-то сама зашодцы...— «Эх, думает, топеря бы мни-ка зайченка роздобыть!..» АН, навстречь-то и иде мужик-охотник с соседней деревни — за ухи зайченка-то и держит.

— Здорово!

— Здорово!

— Куда зайца-то ташшишь?!

— А не говори! Приехавши в усадьбу с городу бара... принеси да принеси зайченка ребятишкам на забаву... Посулил... вот и несу.

— А продай мни-ка!

— Да чево тут продай! Бери и так — мни-ка и ног не ломать — семь верст киселя не месить.

Отдал охотник зайченка, а мужик-то с зайцом-то к реки... А ен вентеря по реки-то ставил — рыбу ловил. Выташшил ен вентерь-то, зайца в ево сунул, да унять в воду и спустил...

Все этак-ту уладивши, домой пришел — а женка-то у печи с ухватом. Сел этта на лавку.

— Женка, а женка! дило-то оно како выходит!.. А бабу-то што волной вздынуло.

— А што тако?!

— Да говорить-то тебе погодить — не удержишь...

У бабы и горшок в сторону.

— Васенька, жаланный, скажи.

— Не-е... лучши помолчать, не утерпит твой язык...

— Вот те Христос! никто не узнае...

— Знаем, брат, твое не узнае, всих оповестишь... А тут... коли ежели с умом...

Взяло женку за живое! Забожилась баба.

— Да с места не сойтить... Да провалитца мни ставши... Да лопни мои глазыньки, коли я...

— Не-е, баба, и не божись... не заклинайси... зна-а- аю!!!

— Хоть помереть сей минуткой! Да разрази меня царица небесная... Хошь образ со стены сниму да поцелую!

Крутит мужик головушкой...

— Ну, хошь — земли горсть съим?..

— Ну, ланно, баба, земли ись не надобно... а тольки молчи, молчи, ради Господа!

— Васенька!!! да я!!! — прижанула баба руки ко груди.

— Ну, слухай... Клад в руки дался.

— Ва-а-асенька!!! жаланной!!! И где?..

— За Матешиным болотом... на пригорки... у трех берез...

— А много?! — С умом жить, так на век хватит... Бери-ко мешок, да пойдем обирать.

Пошли. Идут этта... А мужик-то...

— А што, женка, люди сказывают, скоро свиту переставленье буде!..

— Ешшо што! удумаешь тоже!

— Старец сказывал... В старом Ерусалими был... так оттель...

— Полно-ко! да заложил твой старец хорошенько — да и ты с ним — вот тебе и свиту переставленье.

— Не-е, женка, старец-то и приметы сказывал...

— Ни в жисть не повирю.

— Да слухай-ко: перед концом-то, сказывал старец, вся рыба в овсах очутитца, а зайцы-то в реки жить уйдут.

— Эва, понес околесицу!.. Говорю, оба вы со старцем-то анчутку видели.— Да и рукам сплеснула: — Ва-асенька! Да и впрямь...

А эфо подошли к овсам-то, а рыба-то и лежит. Баба-то и ошалела...

— Ба-а-тюшки! да сколь ей тут...

— Говорю тебе — старец сказывал...

— Ох, жаланной! и щука, и окунь... гляди-ко... гляди...

— Чево уж тут...

— А морды-то ноне ставил?!

— Стоя-ят...

— Пойтить — поглядеть...

Побежала баба к вентерям — хвать, а заяц-то и сидит. Завопила баба не своим голосом:

— Ва-сенька!

— Нишкни, ты, оглашенная!.. А клад-то?!

Пошли клад добывать. Вырыли, в мешок склали. А бабы рыбы жалко... сама в руки даетца...

— Свиту-то переставленье ковда еще бу-де!.. а я ушицы сварю да рыбничек слажу...

Набрали и рыбы целый мешок. Только стали этта из лесу-то выходить, а и зареви чей-то козел не своим голосом...

— Штой-то, Васенька?

— Молчи-ко ты, молчи!..

— Да не наша ли коровушка... не ведмедь ли дерет!

— Да помолчи-ко ты, неладная! Али не знаешь? Какой ноне день-то? Пятница!.. а по пятницам-то чорт с нашево воеводы шкуру дерет, эфто он и ревет. Кажинну пятницу этак-то...

— Эва-а што!

— То-то и оно-то... помалкивай знай...

Пришли этта домой-то. Клад мужик под печкой зарыл. Ладит нову избу ставить... коня хорошево приглядывает... А бабы не терпится. Деньги лежат, да не развернись... Вот эфто ена седни да завтра под печку сходит... Смотришь — и сарафаны пошли красны, полушалки шелковы, сапоги со скрипом... чаи да кофеи... А там — милости просим, гости доро-гии! Не обсевки в поле — есть чим попотчи-вать...

Смотрит мужик — неладно оно выходит... Седни гулюшки... завтра погулюшки... никако-во кладу этак-ту не хватит!

— Баба, а баба! работать надобно!

— А на свою половину гуляю... на мой век хватит...

— На каку таку свою половину?!

— А што клад-то найден...

— Да окстись, какой клад!.. во снях, быват привидевши...

А у мужика клад-то в друго мисто унесен.

— Как так во снях привидевши?! Да не с тобой ли, бесстыжи глазы, добывали, да под печку прятали?!

— Да полно-ко ты, лоскотуха неладная!

Баба-то под печкой хвать! — ан пусто...

— Ну, постой же ж ты, погоди!.. Все воеводы начисто выложу.

Скрутилась этака баба, хуже не надо, да к воеводы. Бух в ноги!..

— Воеводушко-батюшко! Погубитель-то мой... клад нашел... от твоих ясных очей затаил да и ума решивши... пьет, не просыпаючись... меня, сироту, бьет... душенька вон... эва, во каком отеребьи хожу... смилуйси!..

У воеводы и усы, што у сома, заходили.

— Кла-ад!.. Такой-сякой... переэтакой... Да я ево!.. Эй, дьяки! понятых взять, у Васьки клад отобрать, а чево не достанет, на спине батогами записать.

Пришли этта понятый с дьякам к Васьки в избу. Баба на печь забравши, глядит, што буде. Сидят дьяки на лавки.

— Эфто ты, Василий, што-о?! Клад давши, а ты затаил?! Аль правов не знаешь?!

— Да где он клад-то, старички?!

— Да твоя же баба сказывает...

— Да кто же мою-то бабу не знае: и соврет — не дорого возьмет. Чать сказывать нечево, кака она трескотуха есть...

А баба с печи — скок! — А-а! так-то ты!! Постойте-кось, старички, сама все как есть, выложу. А и дило было коло полуден... Пришел этта мой-то из лесу — пойдем, мол, клад обирать. Взяла этта я мешки... идем... А как ноне времячко ко свиту переставлению подходит, так рыба-то вся из рек-то в овсы перешодцы...

— Эва, слухайте, каку околесину несе! А баба-то:

— Да ты постой, погоди... я те все выложу. А и набрала я той рыбы мешков пять, на возу не свести... Ай, скажешь, не было?!! А пироги-то кто ил?! А зайцы-то вей, старички, все в воду ушодцы... Вот с места не сойтить... больши их сотни в рики видала, а один так ешшо в вентерь попавши был, так за ухи домой принесли... Скажешь, нет?..

А мужик-то головой качает:

— Эво, старички жаланны, видали вы этаку бабу?! Да слыхано ли дило, штобы рыба в овсах жила, а зайцы в воды водилися?!

— А, скажешь, не было? Да лопни моя утробушка — своим глазам все видела, своим рученькам обирала... Ну, старички, коли тому не верите... да вот уж дило чистое, самы знаете... А и было дило в пятницу, в само-то времячко, как чорт воеводу дерет.

Тут уж дьяки вступились.

— Да ты, дура баба, чаво ешшо?! Какой чорт... каково воеводу?

— Да нашево-то... вить кажну пятницу этак-ту...

Ну уж и прописали бабы воеводу!.. Поди кажну пятницу споминала... Неделю на спинушку-то было не поворотитца... Зато шолкова стала — не узнать. А мужик- то и избу нову поставил, и коня обрядил, и скруту справил... А женкой-то и посичас не нахвалитца... А чуть што — сичас воеводу с чортом и помянет... И подовторять не надобно… Во как в час пришлось…