Война цветов

Молодежь сегодня находится в центре особого вни­мания. Казалось бы, все для нее. Посмотрите, сколько существует молодежных изданий, радио- и телепередач, молодежных концертов и фестивалей, молодежных клу­бов, музыки, моды. Со щитов рекламы в большом городе на нас смотрят в основном молодые лица.

Создается впечатление, что мир населен исключи­тельно молодыми людьми с редкими вкраплениями дру­гих возрастов. А между тем реальная картина находится в явном противоречии с виртуальной. В так называемых развитых странах, идущих в фарватере глобализации, мо­лодежь составляет совсем не такой уж большой процент населения. Если придерживаться классификации ООН, согласно которой молодежь - это люди от 14 до 25 лет, то на 2005 год молодежь в среднем составляла около 15%.

В России, по данным переписи 2002 года, - около 20 %, но молодежным считался возраст от 14 до 30 лет.

Может, потому что их так мало, все внимание молодым? Тогда почему практически все, что предлагается в качестве эталонного, быстро приводит в могилу или на кладбище?! Компьютерные игры, курение, пиво, наркотики, гормональные контрацептивы, экстремальные виды спорта, «свободная любовь» и т. д. А молодежная мода? Причем красивой ее не назовешь. Пирсинги повышают доступ инфекции, которая, как известно, проникает в организм через отверстия и повреждение кожных покровов. Сколько девочек заработало цистит, воспаление придатков и почек, щеголяя среди зимы в нарядах, оголяющих поясницу. А у скольких наблюдается недоразвитие таза из-за того, что они годами утягивали бедра джинсами. Не менее опасна и мода на сверххудобу, которая еще недавно оценивалась как дистрофия. Научные исследования показали, что такая мода «существенно повышает риск невынашиваемости плода». Отнюдь не безобидна и мода на tatoo. Оказывается, людям с татуировкой нельзя проводить исследования с помощью магнитного резонанса, одного из самых точных методов экспресс-диагностики. Мешает металл, входящий в состав татуировочной краски. Так какую же роль отводят глобалисты современной молодежи: кумир или жертва? Веселящаяся, самодовольная, упивающаяся свободой, в наушниках и с банкой пива она мчится наперегонки к своему жертвеннику. Мы с вами свидетели небывалого по своей массовости жертвоприношения, молодежного холокоста. А все, как сомнамбулы, повторяем за лукавыми гипнотизерами: «Молодым, им больше нужно... Пусть поживут в свое удовольствие!»

На ум пришла аналогия с ритуалами древних ацтеков. Они вели так называемые «войны цветов» («lasguerrasfloridas»), основной целью которых был захват пленных для принесения их в жертву. Пленники-«цветы» содержались в очень хороших условиях. Цветы нежные и требуют осо­бой заботы, особого ухода. Порой им оказывали поистине царские почести, поили-кормили отборными яствами, к юношам приводили прекрасных девушек - словом, дава­ли пожить в свое удовольствие. Но в означенный день и час пленники поднимались по ступеням на пирамиду, чтобы украсить собой алтари индейских идолов. Там, наверху, жрец рассекал им грудь обсидиановым ножом и вырывал еще живое, трепещущее сердце...

Как знать, может быть, неслучайно первое поколение молодежи, подвергшееся в конце 60-х глобалистским экс­периментам по «сдвигу культурной парадигмы», получило поэтичное название «дети цветов»? Нет ли здесь исто­рических параллелей? Во всяком случае, проектанты «пре­красного нового мира» испытывали повышенный интерес к язычеству, в том числе и к древним языческим культам.

Правда, те, ацтекские «цветы», сознавали, что их при­носят в жертву.

Но как же удалось настолько оболванить молодежь, чтобы она, утратив инстинкт самосохранения, добро­вольно шла на убой? Спускаясь в ров погибели, юноши и девушки уверены, что восходят к светлому будущему. Это какое-то очень глубинное поражение, которое невозможно объяснить только хитрыми уловками манипу­ляторов. Что изъято из самого нутра, из самой серд­цевины юности?

Изъято как раз то, что облагораживает страсти: ро­мантизм, идеализм, возвышенный образ мыслей. А без этой идеальной вертикали отнологически присущие юности мечты «о доблести, о подвигах, о славе» вырожда­ются в какой-то нелепый кураж, разгул плотских страстей. Кого сейчас прославляют молодежные СМИ? Разбогатевших жуликов, бесстыжих кривляк с титулом «звезд», не менее бессты­жих телеведущих, извращенцев, мотивирующих свои патологические пристрастия новыми направлениями в искусстве, представителей «пятой колонны» в политике.

В психиатрии и психологии существует понятие стадий психического развития. Пропущена одна из стадий — и человек уже не может сформироваться нормально. К при­меру, дошкольный период называют «мифологическим». Если маленький ребенок не слышит сказок, если родители общаются с ним, как со взрослым, делая упор на логику, то возникает опасность недоразвития эмоциональной сфе­ры. Что характерно, в частности, для шизофреников. То есть ребенок, изначально сохранный, может стать шизофреноподобным в результате неправильного воспитания.

Подросло целое поколение, которое не знает счастья платонической любви. Им это и слово-то незнакомо. Если услышат, могут подумать, что это вид извращения. "Неужели ты в тринадцать лет еще девственница?" - вопрошают журналы типа "Gool".

Подростково-юношеский период называется «роман­тическим». Один из основоположников отечественной сексопатологии профессор Г. С. Васильченко указывал на то, что выпадение романтической фазы свойственно олигофренам. Дефектологи, работающие с ними, часто жалуются на их раннюю сексуальность, неразборчивость в интимных связях, отсутствие воз­вышенных платонических чувств к противоположному полу, собственно говоря, на то, что сегодня удалось навязать почти всей нашей молодежи. Чего же потом удивляться снижению интеллектуального уровня стар­шеклассников и студенчества? Плоды искусственной дебилизации налицо.

Страх и трепет первой любви, терзания и надежды, мечта мимолетно коснуться руки, счастье поймать улыб­ку - все то, что веками наполняло не только произведения поэтов и художников, но и юные души самых обыкновенных людей, оста­ваясь в их памяти на всю жизнь, теперь объявлено устаревшим, а иногда и приравнено к сумасше­ствию. Как жестоко ограбили мо­лодежь! Украв у нее сокровенную тайну любви, осыпали грошовыми секретами «безопасного секса».

Давайте, пока у нас до конца не отшибло память, по­смотрим, как жизненное пространство усиленно превра­щается адептами глобализации в различные отделения сумасшедшего дома. Взять хотя бы моду. Проектиров­щики глобального мира, судя по всему, решили ис­пользовать ее в качестве одного из сильнейших средств патологизации психики. Да, конечно, мода существовала всегда, но она скорее отражала процессы, происходя­щие в обществе, а не формировала их. (Скажем, не­обходимость пользования общественным транспортом вызвала некоторое укорачивание юбок.)

До середины 80-х мода все-таки соответствовала своему главному предназначению, которое состоит в том, чтобы людей украшать, и одежда проектировалась и под­биралась так, чтобы скрашивать, скрывать природные недостатки внешности.

Но ближе к концу 80-х стали появляться силуэты и фа­соны, которые не могли украсить никакую фигуру, а делали облик нелепым, карикатурным, порою клоуноподобным.

Тогда же сделались популярными и совершенно не­суразными мужские наряды. Например, красные брюки, рубашки с кружевными манжетами и гипюровыми жабо.

Вот и получается, что в моде 80-х уже достаточно от­четливо зазвенели сигнальные звоночки, ведь и карикатур­ность облика, и стремление походить на существо другого пола, да и анахронизм в одежде - все это психиатрические симптомы.

Высоколобые умники заговорили об эстетике безобразного, искусствоведы - об агонийных (от слова «агония») формах искусства. А мы лучше посмотрим на новейшую моду с точки зрения психопатологии.

Интересно, что бы сказали корифеи русской и советской психиатрии, пройдясь по современным московским улицам, спустившись в метро, заглянув на молодежную дискотеку? Корсаков, Ганнушкин или Кащенко могли бы не устраивать свои знаменитые профессорские разборы для студентов-медиков в стенах клиник, носящих теперь их имена. Зачем извлекать больных из палат и приводить в аудиторию, когда можно выйти на улицу и с приятностью устроить практикум на свежем воздухе?

Вот, например, идет женщина не просто полная, а с болезненным ожирением. Но она в обтягивающих, боль­ше похожих на рейтузы брюках и такой же облегающей майке. И разве такая одна? Между тем это яркий пример сни­женной критики, сопутствующей серьезным психическим заболеваниям.

Вот идет старуха в джинсовой юбке, кроссовках и бейсболке с ярко-красным козырьком. Стиль девочки-семиклассницы. Ганнушкин, наверное, квалифицировал бы это как старческое слабоумие. Но сегодня за такой диагноз в сумасшествии обвинили бы самого Ганнушкина. Это ж так прекрасно, когда человек не помнит о своем возрасте и в семьдесят пять хочет выглядеть как в пятнадцать! Зна­чит, он молод душой, не унывает, верит, что у него еще все впереди...

А вот всамделишные пятнадца­тилетние. Он в майке без рукавов, которая всегда считалась атрибутом нижнего мужского белья. Голые плечи обезображены татуировками. На одном плече дракон, на другом — еще кто-то.

В ухе масса сережек - по всему периметру ушной раковины. Осветленные, как у женщины, во­лосы стоят дыбом. Вид довольно кошмарный, но еще уродливей выглядит девица.

Синими губами она напоминает покойника, черными ногтями на руках и ногах - того, кто не к ночи будь помянут, а выбритые на голове дорожки похожи на проплешины, которые бывают у страдающих трихотилломанией – очень тяжелым невротическим расстройством, когда больные вырывают у себя на голове волосы, выдергивают брови и ресницы.

Такое явное обезображивание своей внешности называ­ется в медицине «порчей образа». Оно бывает при весьма серьезных душевных расстройствах. Но если полистать свежие журналы мод, становится понятно, кто индуцирует безумие широкой публике. Журналы причесок будто из­даются в помощь ведьмам, чтобы они смогли привести себя в надлежащий «порядок» перед полетом на шабаш.

Сейчас же модно стричь вкривь и вкось, сикось-накось. Ну, и наконец, при самых разных модах на прически никогда не оспаривалось, что волосы должны быть чистыми. Теперь их нужно специ­ально засаливать и вдобавок превращать в паклю.

Неопрятность вообще сейчас поднята на щит. Юбки в виде лохмотьев, про­рехи на джинсах, специально, «художественно» порван­ные пятки на чулках, рубашки, торчащие из-под свитеров или нарочно застегнутые не на ту пуговицу... Но ведь неопрятность тоже один из клинических симптомов, а точнее, одно из важнейших указаний на шизофрению. Психиатрическому больному-хронику свойственно забывать, застегнута ли у него одежда, давно ли он мыл голову или брился...

Если бы великий Ганнушкин, которого мы оставили проводить воображаемый практикум на московской улице, увидел пьющую из бутылки пиво беременную женщину в короткой летней маечке, заканчивающейся прямо над огромным голым животом с кольцом в пупке, он бы признался своим юным коллегам, что это какое-то неведомое досе­ле, сложное, полисимптомное душевное расстройство.

Зато наши современники вообще никаких болезнен­ных симптомов тут не наблюдают. А что? Нормально! В чем ей летом ходить, когда жарко? Живот голый? Подумаешь! Что естественно, то не стыдно. Ну, а про пирсинг в пупке вообще смешно упоминать. А пивко пускай хлещет на здоровье, ре­беночек тогда будет расти у нее внутри, как на дрожжах...

Сколько веков люди помнили, что женщина, которая ждет ребенка, должна вызывать чувство благоговения, ибо прообраз ее - Богоматерь! И даже в безбожное советское время благоговение еще не выветрилось. Часто повторяли вслед за одним дореволюционным писателем: «Будущая мать всегда прекрасна», с Мадонной сравнивали.

И вдруг - разом все позабыли. Прямо какое-то кол­лективное слабоумие получается или, в переводе на психиатрический язык, деменция...

Но деменция эта во многом рукотворна. И законо­датели мод занимают среди ее творцов далеко не по­следнее место.