Держи ум во аде и не отчаивайся!

Впервые в этом году с Афона в Россию были привезены мощи Силуана Афонского, выдающегося подвижника ХХ века.

"Надо быть академиком, чтобы говорить с ним", так отзывались о нем современники. А говорили они о простом крестьянине – Семене Ивановиче Антонове, родившемся в Тамбовской губернии в 1866 году. Казалось бы, "послужной список" его невелик: приехал на Афон в 1892 году, пострижен в мантию в 1896-ом; в схиму – в 1911-ом. Скончался 24 сентября 1938 года.

Эти немногочисленные факты почерпнуты из формуляра Афонского монастыря. От “родился” до “скончался” – все бедно, не о чем рассказать; касаться же внутренней жизни человека пред Богом – дело нескромное, дерзновенное. Среди площади мира открывать “глубокое сердце” христианина – почти святотатство; но, уверенные в том, что ныне старцу, ушедшему из мира победителем мира, уже ничто не страшно, уже ничто не нарушит его вечного покоя в Боге, позволим себе попытку рассказать о его чрезвычайно богатом, царственно богатом житии, имея в виду тех немногих, которые и сами влекутся к той же божественной жизни,— пишет схиархимандрит Софроний (Сахаров).

— Монах ведет сильную, крепкую, упорную брань, некоторые из них, как отец Силуан, ведут титаническую борьбу, неведомую миру, за то, чтобы убить в себе гордого зверя, за то, чтобы стать человеком, подлинным человеком, по образу совершенного Человека Христа, т.е. кротким и смиренным.

Странная, непонятная миру христианская жизнь,— продолжает он, — все в ней парадоксально, все в порядке как бы обратном порядку мира, и нет возможности объяснить ее словом. Единственный путь к уразумению – это творить волю Божию, т.е. блюсти заповеди Христа; путь, указанный Им Самим.

Еще в возрасте четырех лет маленький Семен решил: "Когда вырасту большой, то по всей земле пойду искать Бога.”

Но уже в юности он услышал рассказ одной паломницы, которая посетила могилу замечательного подвижника – затворника Иоанна Сезеновского (1791-1839). Слушая рассказ об юродивом Иоане, на могиле которго свершается множество чудес, Семен подумал: “Если он святой, то значит Бог с нами, и незачем ходить по всей земле – искать Его”.

Тогда же он ощутил в себе внутреннее изменение и влечение к монашеству, и, как говорил сам Старец, на молодых красивых дочерей князя стал он смотреть с любовью, но без пожелания, как на сестер, тогда как раньше вид их беспокоил его.

В таком необычном состоянии Семен пробыл три месяца; затем оно отступило от него, и он снова стал водить дружбу со своими сверстниками, пить водку, играть на гармонике, и вообще, жить подобно прочим деревенским парням.

В селе его любили за хороший миролюбивый и веселый характер, а молодые девушки смотрели на него как на завидного жениха. Да и сам он увлекся одною из них и, прежде чем зашел разговор о свадьбе, он остался с нею до утра.

На следующий день, когда работал с отцом, тот тихо сказал ему: “Сынок, где ты был вчера, болело сердце моё.” Эти кроткие слова отца запали в душу Семена, и позднее, вспоминая его, Старец говорил: “Я в меру отца моего не пришел. Он был совсем неграмотный, и даже “Отче наш” читал с ошибкой, но был кроткий и мудрый человек.” Семен был могучего телосложения — голыми руками мог брать горячий чугун со щами и переносить его с плиты на стол, ударом кулака перебивал толстую доску. Однажды он чуть не убил своего односельчанина, не рассчитав силу удара.

В шуме молодой жизни уже начал заглушаться зов Божий, если бы не видение... Как-то он задремал и в состоянии легкого сна увидел, что змея через рот проникла внутрь его. Он ощутил сильнейшее омерзение и проснулся. В это время он слышит слова: "Ты проглотил змею во сне, и тебе противно; так Мне нехорошо смотреть, что ты делаешь.”

До конца своих дней он благодарил Божию Матерь, что Она не возгнушалась им, но Сама благоволила посетить его и восставить от падения. Этот вторичный зов уже имел решающее значение: после службы в армии он решил уйти в монахи.

Отслужив, он написал письмо Иоанну Кронштадскому: “Батюшка, хочу пойти в монахи; помолитесь, чтобы мир меня не задержал.” С этого времени он кругом стал замечать, что “гудит адское пламя.” Побыв дома всего одну неделю, он уехал на Афон осенью 1892 -го и поступил в монастырь великомученика Пантелеимона.

Вводился он в духовный подвиг вековым укладом Афонской монастырской жизни, освоил он и Иисусову молитву по четкам. Прошло немного времени, всего около трех недель, и однажды, вечером, при молении пред образом Богородицы, молитва вошла в сердце его и стала совершаться там день и ночь, но тогда он еще не разумел величия и редкости дара, полученного им от Божией Матери. Но стали к нему приходить помыслы: “Ты живешь свято: покаялся, грехи тебе прощены, молишься непрестанно, послушание исполняешь хорошо.” Однажды ночью келья его наполнилась странным светом, который пронизал даже и тело его. Помысел говорил ему: “Прими, – это благодать,” однако душа послушника смутилась при этом, и он остался в большом недоумении. После видения, стали ему являться бесы, а он по наивности разговаривал, “как с людьми.” Нападения усиливались, они говорили: “Ты теперь святой,” а иногда: – “Ты не спасешься.” Симеон спросил их однажды: “Почему вы мне говорите по-разному: то я свят, то, – что я не спасусь?” Бес насмешливо ответил: “Мы никогда правды не говорим.” Смена демонических внушений угнетала душу молодого послушника, доводя его до отчаяния, и он молился с чрезвычайным напряжением. Спал он мало и урывками. Крепкий физически, подлинный богатырь, он в постель не ложился, но все ночи проводил в молитве или стоя, или сидя на табуретке. Изнемогая, он сидя засыпал на 15-20 минут и затем снова вставал на молитву.

Время шло, а мучительность демонических нападений все возрастала. Силы его стали таять, он дошел до последнего отчаяния и как-то у себя в келье в предвечернее время подумал: “Бога умолить невозможно.” С этой мыслью он почувствовал полную оставленность, и душа его погрузилась во мрак адской тоски.

В тот же день, во время вечерни, в церкви Святого Пророка Илии, направо от царских врат, где находится икона Спасителя, он увидел живого Христа. И все существо его исполнилось огнем благодати Святого Духа, тем огнем, который Господь низвел на землю Своим пришествием (Лк. 12:49).

Познавшая свое воскресение и увидевшая свет подлинного и вечного бытия, душа Симеона первое время после Явления переживала пасхальное торжество. Все было хорошо: и мир великолепен, и люди приятны, и природа невыразимо прекрасна. Но постепенно ощутимое действие благодати стало слабеть. Почему?

“Во время молитвы ум храни чистым от всякого воображения и помысла,” – наставлял старец Анатолий из Святого Русика. Свою поучительную и полезную беседу отец Анатолий закончил словами: “Если ты теперь такой, то что же ты

будешь под старость?” Так уж получилось, но своим удивлением он дал молодому подвижнику сильный повод к тщеславию, с которым тот не умел еще бороться.

У молодого монаха началась самая трудная, самая сложная, самая тонкая брань с тщеславием. Гордость и тщеславие влекут за собой все беды и падения: благодать оставляет, сердце остывает, ослабевает молитва, ум рассеивается и начинают прирастаться страстные помыслы. Сон его по-прежнему прерывчатый – несколько раз в сутки по 15-20 минут. Спит, сидя на табурете; пребывает в трудах днем, как рабочий; несет подвиг внутреннего послушания – отсечение своей воли. Смена состояний, то некоторой благодати, то оставленности и демонических нападений, не проходит бесплодно. Благодаря этому его душа пребывает в постоянной внутренней борьбе и бодрствовании.

Прошло пятнадцать лет. И вот однажды, в одно из таких мучительных борений с бесами, когда, несмотря на все старания, чисто молиться не удавалось, Силуан встает с табурета, чтобы сделать поклоны, но видит перед собой огромную фигуру беса, стоящего впереди икон и ожидающего поклона себе. Он оглянулся — келья полна бесов. С болью он восклинул: “Господи, ты видишь, что я хочу молиться тебе чистым умом, но бесы не дают мне. Научи меня, что должен делать я, чтобы они не мешали мне?” И был ответ ему в душе: “Гордые всегда так страдают от бесов.” “Господи, – говорит Силуан, – научи меня, что должен я делать, чтобы смирилась моя душа.” И снова в сердце ответ от Бога: “Держи ум твой во аде и не отчаивайся.”

Отныне душе его открылось, что корень всех грехов, семя смерти есть гордость; что Бог – есть Смирение, и потому желающий стяжать Бога должен стяжать смирение. Он познал в опыте жизни своей, что полем духовной битвы со злом, космическим злом, является собственное сердце человека. Через чистую умную молитву подвижник научается великим тайнам духа. Сходя умом в сердце свое, сначала вот это – плотяное сердце, он начинает проникать в те глубины его, которые не суть уже плоть. Он находит свое глубокое сердце, духовное, метафизическое, и в нем видит, что бытие всего человечества не есть для него нечто чуждое, постороннее, но неотделимо связано и с его личным бытием. Заповедь – любить ближнего, как самого себя, – он начинает понимать не как этическую норму; в слове как он видит указание не на меру любви, а на онтологическую общность бытия. Все человечество, “всего Адама,” воспринял в Себя и страдал за всего Адама. После опыта адских страданий, после указания Божия: “Держи ум твой во аде,” для старца Силуана было особенно характерным молиться за умерших, томящихся во аде, но он молился также и за живых, и за грядущих. В его молитве, выходившей за пределы времени, исчезала мысль о преходящих явлениях человеческой жизни, о врагах. Ему было дано в скорби о мире разделять людей на познавших Бога и не познавших Его. Для него было несносным сознавать, что люди будут томиться “во тьме кромешной.”

В беседе с одним монахом-пустынником, который говорил: “Бог накажет всех безбожников. Будут они гореть в вечном огне”, старец Силуан с видимым душевным волнением сказал: “Ну, скажи мне, пожалуйста, если посадят тебя в рай, и ты будешь оттуда видеть, как кто-то горит в адском огне, будешь ли ты покоен?”

“А что поделаешь, сами виноваты” – ответил монах. Тогда Старец со скорбным лицом ответил: “Любовь не может этого понести… Нужно молиться за всех.”

И он действительно молился за всех; молиться только за себя стало ему несвойственным. Все люди подвержены греху, все лишены славы Божией (Рим. 3:22). Для него, видевшего уже в данной ему мере славу Божию и пережившего лишение ее, одна мысль о таковом лишении была тяжка. Душа его томилась сознанием, что люди живут, не ведая Бога и Его любви, и он молился великою молитвою, чтобы Господь по неисповедимой любви Своей дал им Себя познать.

До конца своей жизни, несмотря на падающие силы и на болезни, он сохранил привычку спать урывками. У него оставалось много времени для уединенной молитвы, он постоянно молился, меняя в зависимости от обстановки образ молитвы, но особенно усиливалась его молитва ночью, до утрени. Тогда молился он за живых и усопших, за друзей и врагов, за весь мир. Именно Силуану Афонскому принадлежит фраза: "Мир стоит молитвой".

Материал подготовлен по книге иеромонаха Софрония (Сахарова) "Старец Силуан"